Кржижановский Сигизмунд: Поиск по текстам произведений автора и критике. Cлово "1991". Классическая русская литература.

Примерный текст на первых найденных страницах

Входимость: 2. Размер: 31кб.

Часть текста: (дабы автор не попал под удар чересчур бдительных критиков). Цикл «Мал мала меньше», насколько известно, целиком к публикации не предлагался. Повести «Клуб убийц букв» и «Возвращение Мюнхгаузена» Кржижановский пытался издать отдельными книгами. А «Воспоминания о будущем», «Странствующее „Странно“ и „Материалы к биографии Горгиса Катафалаки“ - даже не пробовал. Как и несколько новелл, не включенных в книги. В примечаниях во всех случаях указывается книга, куда новелла была помещена автором. Произведения Кржижановского, пользуясь высказыванием Дж. Барта о X. Л. Борхесе, можно назвать „постскриптумом ко всему корпусу литературы“: обнаружить и хотя бы только перечислить все реминисценции, заимствования, „вариации на темы“, скрытые цитаты из философских и литературных сочинений под силу разве что целому коллективу исследователей, да и то лишь при медленной, скрупулёзной работе. Кроме того, Кржижановский крайне редко использовал тот или иной мотив „разово“, как бы испытывал чужие „темы“, образы, идеи разнообразием собственных интерпретаций. Пока не будет издано всё, что он предназначал - и готовил - к печати, комментарий такого рода скорее затруднит читательское восприятие, нежели поможет ему. Поэтому здесь даются лишь те краткие пояснения, которые необходимы для понимания „конкретного“ подтекста - и текста - произведений. Реалии, сведения о которых можно почерпнуть из общедоступных изданий, как правило, не комментируются. Кроме того, приводятся фрагменты писем С. Д. Кржижановского к А. Г. Бовшек и воспоминаний о...

Входимость: 1. Размер: 46кб.

Часть текста: надо стать на цыпочки и дотянуться глазами до одного из окон седьмого этажа, под самую покрышь громады. Навстречу её глазам и рассвету под невыключенным жухло-жёлтым электрическим пятном -- квадрат стола, поверх него -- квадрат раскрытой книги, поверх книги -- щекой и ухом в буквы со стянутыми веками и сонно расползшимся ртом голова Двулюд-Склифского. Рассвет крепчает -- и сейчас уже можно рассмотреть те из слов поверх плоской бумажной подушки, которые не попали под притиск головы: "... и после того, как родовой канал фантома будет загнут наподобие рыболовного крюка, фантому изготовляются бёдра и мягкие части, которые, подобно мягкой мебели, набиваются волосом и мочалом и обтягиваются холстом. После этого прибор обшивается вымоченной и размягченной кожей и в него, имитируя Labia majora, вделывается щелеобразно разрезанная резиновая пластина толщиною в четыре-пять миллиметров (резина берётся серая, сплошная, какая идёт обычно на подклейку подошв). Теперь, когда главную составную часть аппарата, его, так сказать, душу, можно считать готовой, необходимо сладить..." -- но "сладить" упёрлось в макушку спящего и дальнейший текст ныряет под всклокоченные волосы спящего, огибая какими-то "принадл... хотя и не... способ проф. Шульце... просп..." выпуклую линию лба и горбину носа с ритмически вздувающейся и опадающей...

Входимость: 1. Размер: 28кб.

Часть текста: ахающих жерл, она оторвалась от леса и сомкнулась в цепь, стала медленно ползти по отлогому скосу холма, поднятому над полем. Или, со штыками у глаз, по сожжённой боями и зноями растрескавшейся земле, к чёткому верху холма: здесь, на узкой полосе, отделившей опушку от холма -- было странно тихо. Полоса была выключена из смерти: сверху её прикрыло верховым визгом пули и лётами снарядов. Но удары их, гудом и хрустом полнившие лес, одевшие в пыль и мглу разрывов поле, ждавшие впереди, за гребневой линией холма, -- оставляли полосу нетронутой и как бы забытой боем. На гребне, по обе стороны жёлтого разбега дороги возникали, то тут, то там, качающиеся носилки с человечьими тушами меж параллельных, длинных, чуть выгибающихся шестов. Взмыв над линией гребня, прогрохотала пустая патронная двуколка: она бешено неслась на нас, толкая раскрутившимися колесами ошалелую, припадающую на задние копыта, сизую костистую клячу. Слева -- кладбище: с сорванным канонадами дерном. За прорывами ограды -- кресты, пригибаясь рядами к земле, чинно кланялись, прося не забывать. Но мы пока шли мимо: вернее, близящаяся чёткая линия гребня шла на нас, медленно пододвигаясь под ноги. Мы знали: переступив её, откроем себя -- пулям и, _главное_, глазам наших убийц. До черты: сто шагов, пятьдесят, двадцать, сейчас: глянув влево, я увидал человека: человек этот, одетый в мешковатую полувоенную-полутуристскую одежду, с портфелем, мирно положенным на колени, сидел нога на ногу на камнях низкой кладбищенской ограды и, с видом совершенно посторонним всему происходящему, выставился узкой, крюком выдвинувшейся вперёд рыжей бородкой навстречу цепи. Он проводил спокойными глазами клячу, бегущую к опушке, и теперь фиксировал острым наблюдательским глазом нас. Но линия, отделившая затишье от боя, была уже под ногами: шаг, -- и всё -- опушка, подъём холма, кляча, кресты, стена, человек на стене -- исчезло. Нас взяло боем. II Ночью сменили. Не всех: иные как легли,...

Входимость: 1. Размер: 4кб.

Часть текста: комнаты, движения жертвы и хищника. Иногда, говорят, он при этом смеялся". * * * * * Старый мохнатолапый крестовик, почуяв на себе зрачки философа, чуть-чуть, что бывало с ним чрезвычайно редко, заволновался. Понятно: момент был слишком значителен. Вероятно, вследствие этого чисто артистического волнения мастера, две-три нити оборвались и спутались, но, в общем, дело было сделано, как всегда: быстро и чисто. Восемь тонких внутрь вогнутых лапок паука, ступая по туго натянутому плетению паутины, методически, с полной последовательностью, точно перенумерованные в нотной тетрадке с экзерсисами пальцы пианиста, обмотали истерически дёргающееся тело мухи в серебристо-серый ворсинчатый саван. Треугольная головогрудь мастера, с колючими глазками у краев, отыскав на вибрирующем чёрном брюшке мухи нужное место, сомкнула внутри брюшка остро-изогнутые челюсти. Муха дёрнулась было крылышками. Ещё раз. И всё. Тогда-то паук и поднял колючий гранёный глаз кверху: тогда-то глаза паука и зрачки метафизика встретились. На мгновение. А затем: и паук-крестовик, и метафизик, расцепив взгляды, разошлись. Метафизик подошёл к столу у окна; протянул правую руку -- щёлкнула бронзовая крышка чернильницы, зашептались друг с дружкой страницы рукописи. А паук, потерев слегка закровавившиеся передние лапки о пару средних, вполз по влажному бархатистому изумруду плесени в щель, темневшую меж стеной и неплотно к ней примкнутыми трактатами...

Входимость: 1. Размер: 40кб.

Часть текста: Когда я, тронув кой-где пером, стал сворачивать рукопись, мне показалось, будто самые буквы её норовят вон из строк: скорее в зрачки. Но час был полуденный. Чтение же назначено к девяти. Солнце не любит фантазмов, а вот лампы, те иной раз и не прочь, внимательно наставив абажуры, прослушать сказку-другую. Итак, буквам приходилось дожидаться сумерек. Скудная авторская радость была наперёд слажена и обеспечена: сказку ждала тихая, с грустными городскими цветами на окнах, комната; в комнате дюжина благожелателей. И вдруг (кто бы мог ждать) встреча с человеком, перечеркнувшим фантазм. Произошла встреча тотчас же после последней правки текста. Близился час обеда. Оставив рукопись на столе, я оделся и вышел на улицу. Но я не сделал и сотни шагов, как внимание моё было привлечено высокой, будто застывшей фигурой человека, прислонившегося к фонарному столбу: человек стоял против белого, с золотым обводом циферблата, круглящегося с куска жести, привешенного над дверью часового магазина, и пристально всматривался в две намалеванные чёрные стрелки, ткнувшиеся в римские цифры диска. Сначала я было прошёл мимо. Затем оглянулся: незнакомец, не меняя позы, всё ещё стоял, подняв чуть прищуренные глаза к нарисованным цифрам. Взглянул и я: на вывеске -- двадцать семь второго. И тщательно бритое лицо незнакомца, и его тщательно чищенное платье -- заношены и блеклы: платье -- в складках, лицо -- в морщинах. Люди, сталкивая друг друга локтями с тротуарных лент, растыкав глаза по витринам,...

Входимость: 1. Размер: 20кб.

Часть текста: дождя спорили о том, что сейчас -- осень или зима. Случилось так, что именно в это мутное утро бумага потеряла терпение. Ей надоело нести на своих плоских покорных листах буквы, буквы и снова буквы; мириады бессмыслиц, притворившихся смыслами; нудный дождь слов, от которого не то лужи, не то книги -- не разберёшь. У бумаги -- надо думать и об этом -- своя трудная долгая жизнь, своя нелёгкая школа: сперва она растёт, врывшись в землю корнями, и шумит облакам, проплывающим над ней кусками прозрачной серой обёрточной бумаги, потом её отпиливают от её корней, кладут под затиск прессующих машин бумагоделательного завода, топят в чанах, полных кипятку, сушат, мнут... Да к чему об этом вспоминать? И вот бумага просохла, машины её уже научили терпению. Теперь её плоские белые листы обучают грамоте. По ней бьют острыми свинцовыми буквами, в неё втискивают смазанные краской матрицы. Бумага терпит. До времени. Установить дату, о которой идёт речь, трудно: бумага, отшвырнувшая от себя типографские шрифты, вместе с буквами заставила отступить и цифры. Этот короткий, но решительный бой можно было бы назвать сражением под Табула-Раза. Бумажное поле битвы осталось снежно-чистым. Типографские знаки, бежавшие в свои машинные убежища, недолго совещались. И им, этим двадцати пяти или двадцати шести буквенным алфавитам, надоело притворяться длинными, во весь диаметр мира протянувшимися смыслами. Они тотчас же разбились повзводно на алфавиты и одно из правофланговых А, широко расставив пятки, сказало: -- Довольно нам позволять ваксить себя типографской краской, довольно таскать на свинцовых спинах их дурацкие смыслы, довольно -- говорю я -- бить лбом по бумаге! Пусть из нас делают что хотят -- свинцовые пули или...

Входимость: 1. Размер: 143кб.

Часть текста: И это несмотря на то, что начиная с середины 80-х В. Перельмутером было издано несколько книг "Избранного" С. Кржижановского. Этого оказалось явно недостаточно. С. Кржижановский - писатель, который, будучи мастером малых форм, замыкает все им написанное в нерасторжимую цельность: множество его текстов, взаимопоясняющих, дополняющих друг друга, составляют единый текст. Поэтому только теперь, с выходом собрания сочинений, С. Кржижановский, надо надеяться, займет подобающее ему место среди тех писателей 20-х годов, которые в глазах современных читателей определяют литературный облик своей эпохи. Автор же, достаточно прочно утвердившийся в этом условном литературном пантеоне, требует биографических разысканий, установления литературной генеалогии. Биография С. Кржижановского существует. Она собрана по крупицам усилиями все того же В. Перельмутера. Но подробно разработана она только с 1919 года. Жизнь С. Д. Кржижановского с этого времени задокументирована, отражена в воспоминаниях современников, словом, просматривается насквозь. Но ведь Кржижановскому к 1919 году уже исполнилось...

Входимость: 1. Размер: 5кб.

Часть текста: ещё не родилось. На помощь пришло тонко очиненное, упругое гусиное перо. Окунув свой белый носик в чёрные чернила, несколько веков кряду скрипело оно на пользу и на вред человеческой мысли, превращая чернильные капли в слова. Жил-был бедный поэт. Ему не везло. Стоило ему написать оду вельможе -- и не успевали строки его оды просохнуть, как вельможа попадал в опалу. Над одной песней о приходе весны он трудился так долго, с таким тщанием, что весна успела отцвести, лето прошло мимо и выпал снег. Переплёты всех альманахов захлопнулись для запоздалого шедевра. Бедный поэт голодал. Он не просил милостыни, но ниспрашивал вдохновения у богов. И однажды оно пришло. Счастливец схватил гусиное перо -- последнее, какое у него осталось, -- и ткнул им в чернильницу. Но движение его руки было столь стремительно, что перо -- увы -- сломалось. Вдохновение кратко, как раскат грома. Поэт бросился искать другого пера. Как раз в это время за окном раздалось мерное "кра-кра". Поэт распахнул дверь: мимо крыльца шёл гусак со своей гусыней. Они медленно переставляли свои веерообразные пятки, направляясь к ближайшей луже. Поэт,...

Входимость: 1. Размер: 17кб.

Часть текста: разгон и округлость букв, уклоны строк, вывожу среднее, сравниваю силу нажимов, фигурацию росчерков -- градуирую и изыскиваю запрятанную в чернильные точечки, в вгибы и выгибы буквы -- ложь. Работать приходится чаще всего с лупой: и под прозрачностью стекла правда почти всегда разбухает в мнимость. Подложно имя: следовательно, подложен и носитель имени. Подделен человек: значит, фальшива и жизнь. От устали -- перед глазами плывут цепи мутных точек, а контуры вещей качаются. Да, работа у нас трудная, кропотливая и, пожалуй, излишняя: нужно ли мерить углы букв, стоит ли считать чернильные точки, когда и так ясно: все они -- фальшиволицы, лжемысльны и мнимословны. Под живых. "Что поделываете". Почему не "что подделываете": подделывают любовь, мысль, буквы, подделывают самое дело, идеологию, себя; все их "положения" -- на подлоге. А их так называемый брачный подлог, то есть нет -- полог: выдерни из слова букву, из смысла малую неприметность, отдёрни полог-подлог, и там такое... Не люблю ни своей глупой, в синие обойные лотосы, комнаты, ни своего узкого застёгнутого в платье тела, ни себя, запрятанного от себя: и начни я...

Входимость: 1. Размер: 21кб.

Часть текста: журнале огня крестиками. Когда неплоские, кончив ученье с плоскими, уходили, вскинув винтовки на плечо, людям-мишеням затыкали их раны паклей и деревянными колышками. Но снова наступал день стрельбы и снова пули щёлкали по телам намалёванных людей. Намалёванные стояли, вытянувшись во весь рост и держа винтовки наперевес. Это случилось пасмурным осенним днём. С неба дождило тяжёлыми свинцовыми каплями. В этот день была назначена стрельба. Дежурному по стрельбе было приказано ещё с рассветом расставить оцепление и проверить мишени. Плоских людей оцепили. Дежурный -- это был старый строевой офицер -- в сопровождении субалтерна и нескольких солдат начал обход молчаливой шеренеги мишеней. От его взгляда не ускользало никакой мелочи. Одна из мишеней наклонилась, вопреки уставу, несколько вперёд. Офицер приказал подправить. У другой из круглой ранки вывалился деревянный тычок. Офицер сделал знак глазами одному из солдат. Но тут случилось нечто странное. Не успел солдат шагнуть к такому же, как он, только плоскому изрешеченному пулями солдату, как тот вдруг, с винтовкой наперевес сделал шаг навстречу. -- Ну, ты, не видишь -- ветер... -- прикрикнул офицер на замешкавшегося солдата, но тотчас же сам отбежал назад. Вся длинная шеренга людей-мишеней, держа винтовки наперевес, молча двинулась вслед. Не было слышно команды, не было слышно и шага, но мишени шли. Оцепление уже через минуту было разорвано и разбросано в стороны, как брызги кружащегося колеса. Некоторые из беглецов наткнулись на подходившие к стрельбищу войска. Узнав, что мишеней на месте нет, командир недоуменно пожал плечами и скомандовал "кругом". Тем временем подошёл запыхавшийся дежурный по стрельбе, который шёпотом, задыхаясь, что-то сказал командиру. Тот заколебался, потом приставил к глазам бинокль, который через десяток секунд выскользнул из его рук. Привстав ...

Поиск по творчеству и критикеCлово "1991"

Поиск по творчеству и критике
Cлово "1991"