Поиск по творчеству и критике
Cлово "EGO"
Входимость: 1. Размер: 7кб.
Входимость: 1. Размер: 143кб.
Входимость: 1. Размер: 23кб.
Входимость: 1. Размер: 61кб.
Входимость: 1. Размер: 41кб.
Входимость: 1. Размер: 9кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 1. Размер: 7кб.
Часть текста: 1925. №3-5) и повесть в письмах «Штемпель: Москва» (Россия. 1925. №5). В дальнейшем тема Москвы будет неотъемлемой частью прозы Кржижановского. Уже в первых произведениях проявились особенности его писательской манеры, сформулированной самим Кржижановским так: «Обращаться с понятиями, как с образами, соотносить их, как образы». Используя классические литературные сюжеты, писатель переосмысляет их и пытается постичь особенности своего времени. Так, в повести «Возвращение Мюнхгаузена» (1927), написанной в манере Свифта и Гоголя, он отказался как от приключений, так и от политической сатиры. Его Мюнхгаузен — философ, фантаст, мечтатель, фехтующий против истины, «парирующий факты фантазмами». В повести «Воспоминания о будущем» (1927) — своеобразном отклике на трагически сгущающуюся атмосферу советского общества — главный герой Макс Штерер при помощи изобретенного им «время-реза» переносится на несколько десятилетий вперед (до 1951) и видит картины «светлого будущего»: «Нищие, кровью и гневом потравленные года, когда гибли посевы и леса, но восставал лес знамен, они мнились мне голодной степью, я проходил сквозь них, как сквозь пустоту, не зная, что... что в ином настоящем больше будущего, чем в самом будущем». 1920-40-е были самыми плодотворными в жизни писателя: написаны повести «Странствующее "странно"» (1924), «Клуб убийц букв» (1926), «Материалы к биографии Горгиса Катафалаки» (1927); подготовлены 2 редакции состоящей из 29 новелл книги «Сказки для вундеркиндов» (1922,1927) и несколько сб. рассказов («Чем люди мертвы», «Чужая тема» и др.). Несмотря на то, что в 1939 он был принят в СП, Кржижановский так и не смог...
Входимость: 1. Размер: 143кб.
Часть текста: Неизвестный Кржижановский (Заметки о киевском периоде творчества писателя) "Я был литературным небытием, честно работавшим на бытие". Так сформулировал свое кредо Сигизмунд Кржижановский, писатель, чье имя до сих пор нуждается в комментарии. И это несмотря на то, что начиная с середины 80-х В. Перельмутером было издано несколько книг "Избранного" С. Кржижановского. Этого оказалось явно недостаточно. С. Кржижановский - писатель, который, будучи мастером малых форм, замыкает все им написанное в нерасторжимую цельность: множество его текстов, взаимопоясняющих, дополняющих друг друга, составляют единый текст. Поэтому только теперь, с выходом собрания сочинений, С. Кржижановский, надо надеяться, займет подобающее ему место среди тех писателей 20-х годов, которые в глазах современных читателей определяют литературный облик своей эпохи. Автор же, достаточно прочно утвердившийся в этом условном литературном пантеоне, требует биографических разысканий, установления литературной генеалогии. Биография С. Кржижановского существует. Она собрана по крупицам усилиями все того же В. Перельмутера. Но подробно разработана она только с 1919 года. Жизнь С. Д. Кржижановского с этого времени задокументирована, отражена в воспоминаниях современников, словом, просматривается насквозь. Но ведь Кржижановскому к 1919 году уже исполнилось более тридцати лет (он родился в 1887 году). Значит, по времени рождения он человек скорее 10-х годов, нежели 20-х. Больше того, связь его с культурой серебряного века с достаточной степенью очевидности вычитывается из его произведений. Но каков источник и характер этих...
Входимость: 1. Размер: 23кб.
Часть текста: не может не быть, не превращаясь в небытие, а небытие не может быть, не становясь от этого бытием",- и это настолько справедливо, что трудно поверить, как нет, несуществующее существо, могло - десятком слов - так близко подойти к истине. К делу: диковинная Страна нетов, которую довелось мне посетить,- это кажущаяся им, нетам, плоской сфера; над кажущейся плоскостью через равные промежутки времени, которое, как доказано наимудрейшими нетами, само по себе не существует, происходят кажущиеся восходы и заходы, на самом деле неподвижного относительно мирка нетов солнца, порождающего тени, которые то малы, то велики, то возникают, то никнут,- так что нельзя сказать с уверенностью, существует ли тенное тело или не существует. Правда, неты учат своих малых нетиков, что тени отбрасываются какими-то там вещами, но если рассудить здраво, то нельзя с точностью знать, отбрасываются ли тени вещами, вещи ли тенями - и не следует ли отбросить, как чистую мнимость, и их вещи, и их тени, и самих нетов с их мнимыми мнениями. II Неты живут кучно. Им всегда казалось и кажется, что из многих "нет" всегда можно сделать одно "да", что множество призраков дадут себя сгустить в плотное тело. Это, конечно, мысль безнадежная, чуть-чуть даже глупая, и опыты с такой мыслью наперед обречены на неудачи, но из этих-то длительных и упрямых, опрокидываемых бытием и вновь тщащихся попыток быть и состоит их так называемая жизнь. Отсюда - их любовь, их общество, их религия. Любовь - это когда нет влечется к нете, не зная, что неты...
Входимость: 1. Размер: 61кб.
Часть текста: вслед за своими письмами -- в Москву. Штамм верил в свои локти и умение Идра обменивать чернильные капли на рубли, но его мучил вопрос о жилплощади. Он знал, что на столичной шахматнице не для всех фигур припасены клетки. Люди, побывавшие в Москве, пугали: все, по самые крыши, -- битком. Ночуют: в прихожих, на черных лестницах, скамьях бульваров, в асфальтных печах и мусорных ящиках. Поэтому Штамм, чуть только ступил с вагонной подножки на перрон московского вокзала, как стал повторять в мертвые и живые, человечьи и телефонные уши одно и то же слово: комната... Но черное телефонное ухо, отслушав, равнодушно висло на стальном крюке. Человечьи уши прятались под каракулевые и меховые воротники -- мороз в тот день остро скрипел снегом, -- слово, попадая будто под новые и новые прослойки копировального глянца, от раза к разу блекло и расползалось глухо стучащими буквами. Гражданин Штамм был очень нервен и легко впечатляем: когда к вечеру, откружив, как волчок на бечевке, он лег на трех жестких стульях, сталкивавших его спинками на пол, -- призрак мусорного ящика, гостеприимно откинувшего деревянную крышку, ясно предстал сознанию. Но не мимо правды молвится: утро вечера мудренее. Пожалуй, и мудрёнее. Встав, с рассветом, со своих стульев, тотчас же угрюмо разошедшихся по углам комнаты, Штамм извинился за беспокойство, поблагодарил за приют и уныло зашагал по полубезлюдным улицам одетой в снег ...
Входимость: 1. Размер: 41кб.
Часть текста: Поезд медлительным ядром выскальзывает из стеклянного жерла Брянского вокзала. Пассажиры моего вагона меняют верхние полки на нижние, заказывают постель, спорят о том, открыть или закрыть окна, а если открыть, то справа или слева. Проводник отбирает билеты: завернутые в бумажные простыньки плацкарт, они ложатся вглубь коричневых мешков его вагонной книги, а пассажиры, хотя солнцу еще далеко до заката, начинают спускать спальные полки и громоздиться на деревянных насестах. Мы не отъехали от Москвы еще и десятка километров, а я уже отделил, может быть, приблизительно, москвичей, едущих в Одессу, от одесситов, возвращающихся восвояси. Первые говорят: Одесса. Вторые: Одэсса. Входит старший проводник. Он произносит краткое и убедительное слово о том, что для плевков имеются плевательницы, а что мусорный ящик, в конце вагона, предназначен только для мусора, и исключительно для мусора, и ни для чего другого. Солнце гаснет. На потолке вспыхивают электрические лампы. В проходе вагона торчат...
Входимость: 1. Размер: 9кб.
Часть текста: Воспоминание — человечек, живущий где-то за сетчаткой, за дном глаза. Мысль — упирающееся существо, которое очень не хочет вылезать из чистого миросозерцания в загроможденное вещами пространство мира. Но вылезать приходится. Ограниченность формально-логического почувствовали уже в конце ХIХ века — почему бы не воспользоваться богатством вещей, рассматривая вопрос, как предмет? Тем более, что думает не только автор, но и то, чем он пишет . “Перо гибко, но твердо, корректно, отчетливо, любит росчерк и завитушку, склонно к раздумью: то в чернильницу, то на строку. Карандаш пишет сплошь, без отрыва, нервен, неряшлив, любит черновики: нашуршит каракули на каракули, а там с разлету — хрясь, и сломался”. И даже превращение любить в забыть что-то получает при сравнении с переходом фосфора из красного в черный или углерода из алмаза в уголь. Предмет требует внимания и уважения более, чем ответа. “Подумайте, приятно ли было бы вам, если б, вынув из вас вашу суть, отдали бы ее в другой, враждебный и чуждый вам мозг. Не трогайте, дети, феноменов: пусть живут, пусть себе являются”. А если философ глядит в окно, видит там черноту ничто и утверждает, что “внешний мир — это просто скверная привычка так называемой нервной системы” — может быть, он всего-навсего принял “простую, деревянную, выкрашенную в черное ставню за внешний мир и поспешно сделал свои выводы” ? Смотреть и видеть. Кржижановский проходил по 15—20 километров в день по московским улицам, “из переулка в переулок, позволяя перекресткам ломать, как им угодно, мой путь, собирая в себя...